Неточные совпадения
Портрет Анны, одно и то же и писанное
с натуры им и Михайловым, должно бы было показать Вронскому разницу, которая была между ним и Михайловым; но он не видал ее. Он только после Михайлова перестал
писать свой
портрет Анны, решив, что это теперь было излишне. Картину же свою из средневековой жизни он продолжал. И он сам, и Голенищев, и в особенности Анна находили, что она была очень хороша, потому что была гораздо более похожа на знаменитые картины, чем картина Михайлова.
А иногда же, все позабывши, перо чертило само собой, без ведома хозяина, маленькую головку
с тонкими, острыми чертами,
с приподнятой легкой прядью волос, упадавшей из-под гребня длинными тонкими кудрями, молодыми обнаженными руками, как бы летевшую, — и в изумленье видел хозяин, как выходил
портрет той,
с которой
портрета не мог бы
написать никакой живописец.
Несколько секунд посмотрев на него смущающим взглядом мышиных глаз, он пересел на диван и снова стал присматриваться, как художник к натуре,
с которой он хочет
писать портрет.
«Идиотизм, — решил он. — Зимой начну
писать. О людях. Сначала
напишу портреты. Начну
с Лютова».
— Черт
с ними,
с большими картинами! —
с досадой сказал Райский, — я бросил почти живопись. В одну большую картину надо всю жизнь положить, а не выразишь и сотой доли из того живого, что проносится мимо и безвозвратно утекает. Я
пишу иногда
портреты…
Наконец упрямо привязался к воспоминанию о Беловодовой, вынул ее акварельный
портрет, стараясь привести на память последний разговор
с нею, и кончил тем, что
написал к Аянову целый ряд писем — литературных произведений в своем роде, требуя от него подробнейших сведений обо всем, что касалось Софьи: где, что она, на даче или в деревне?
Но Райский в сенат не поступил, в академии
с бюстов не рисовал, между тем много читал, много
писал стихов и прозы, танцевал, ездил в свет, ходил в театр и к «Армидам» и в это время сочинил три вальса и нарисовал несколько женских
портретов. Потом, после бешеной Масленицы, вдруг очнулся, вспомнил о своей артистической карьере и бросился в академию: там ученики молча, углубленно рисовали
с бюста, в другой студии
писали с торса…
«Леонтий, бабушка! — мечтал он, — красавицы троюродные сестры, Верочка и Марфенька! Волга
с прибрежьем, дремлющая, блаженная тишь, где не живут, а растут люди и тихо вянут, где ни бурных страстей
с тонкими, ядовитыми наслаждениями, ни мучительных вопросов, никакого движения мысли, воли — там я сосредоточусь, разберу материалы и
напишу роман. Теперь только закончу как-нибудь
портрет Софьи, распрощаюсь
с ней — и dahin, dahin! [туда, туда! (нем.)]»
Дай мне кончить как-нибудь эту историю
с Софьей,
написать ее
портрет, и тогда, под влиянием впечатления ее красоты, я, я…
— Отчего? вот еще новости! — сказал Райский. — Марфенька! я непременно сделаю твой
портрет, непременно
напишу роман, непременно познакомлюсь
с Маркушкой, непременно проживу лето
с вами и непременно воспитаю вас всех трех, бабушку, тебя и… Верочку.
«А отчего у меня до сих пор нет ее
портрета кистью? — вдруг спросил он себя, тогда как он,
с первой же встречи
с Марфенькой, передал полотну ее черты, под влиянием первых впечатлений, и черты эти вышли говорящи, „в
портрете есть правда, жизнь, верность во всем… кроме плеча и рук“, — думал он. А
портрета Веры нет; ужели он уедет без него!.. Теперь ничто не мешает, страсти у него нет, она его не убегает… Имея
портрет, легче
писать и роман: перед глазами будет она, как живая…
— Ты, говорит, здесь масляной краской в трактир картины мазал и
с архиреева
портрета копию снимал. Можешь ты мне
написать краской картину одну?
Я
пишу, глядя на ваш
портрет, — как будто говорю. Позвольте еще сказать, что я желал бы, чтоб вы сбрили бороду. Никак не могу к ней привыкнуть, хоть Сашенька меня уверяла в Ялуторовске, что борода к вам очень идет. Добывши ваш
портрет, я не согласен
с ее мнением…
Тебя крепко обниму, добрый мой Матюшкин. Мильон лет мы не видались. Вряд ли и увидимся. Будем хоть изредка пересылаться весточкой. Отрадно обмануть расстояние — отрадно быть близко и вдалеке. — Часто гляжу на твой
портрет — тут мысли перебегают все десятки лет нашей разлуки. Annette мне недавно
писала, как ты
с ней ходил по царскому саду; читая, мне казалось, что ты ей рассказывал вчерашние события, а это рассказы лицейской нашей жизни, которая довольно давно уже прошла.
Сегодня запоздал
с письмами: рано утром думал
писать, но прислала за мною Марья Николаевна — она как-то ночью занемогла своим припадком в сердечной полости, — я у нее пробыл долго и тогда только ушел, когда она совершенно успокоилась, и сел
писать. В час еду к Сашеньке — кончать
портрет. Вы все это увидите.
Бестужев
пишет портреты, берет за них
с купцов от 100 до 300. Кажется, можно бы подешевле брать за свободное искусство. Бечаснов учит детей Анкудинова. М. Каз. воспитывает какую-то девицу за 1000 р. в год. Вот главные черты — прочее все по-старому.
«Не заподозрите, бога ради, —
писала она далее в своем письме, — чтобы любовь привела меня к одру вашего родственника; между нами существует одна только святая и чистая дружба, — очень сожалею, что я не имею
портрета, чтобы послать его к вам, из которого вы увидали бы, как я безобразна и
с каким ужасным носом, из чего вы можете убедиться, что все мужчины могут только ко мне пылать дружбою!»
Однако всеобщая зубрежка захватила и его. Но все-таки работал он без особенного старания, рассеянно и небрежно. И причиной этой нерадивой работы была, сама того не зная, милая, прекрасная, прелестная Зиночка Белышева. Вот уже около трех месяцев, почти четверть года, прошло
с того дня, когда она прислала ему свой
портрет, и больше от нее — ни звука, ни послушания, как говорила когда-то нянька Дарья Фоминишна. А
написать ей вторично шифрованное письмо он боялся и стыдился.
Рассказал также Александров о том, как
написал обожаемой девушке шифрованное письмо, лимонными чернилами
с акростихом выдуманной тетки, и как Зиночка прислала ему очаровательный фотографический
портрет, и как он терзался, томясь долгой разлукой и невозможностью свидания.
Рядом
с А.П. Лукиным
писал судебный отчет Н.В. Юнгфер,
с которым я не раз уже встречался в зале суда на крупных процессах. Около него
писал хроникер, дававший важнейшие известия по Москве и место которого занял я: редакция никак не могла ему простить, что он доставил подробное описание освящения храма Спасителя ровно за год раньше его освящения, которое было напечатано и возбудило насмешки над газетой. Прямо против двери на темном фоне дорогих гладких обоев висел единственный большой
портрет Н.
С. Скворцова.
Мы сели в небольшой, по старине меблированной гостиной, выходящей на улицу теми окнами, из которых на двух стояли чубуки, а на третьем красный петух в генеральской каске и козел в черной шляпе, а против них на стене
портрет царя Алексея Михайловича
с развернутым указом, что «учали на Москву приходить такие-сякие дети немцы и их, таких-сяких детей, немцев, на воеводства бы не сажать, а
писать по черной сотне».
С кого они
портреты пишут?
Где разговоры эти слышут?
А если и случалось им,
Так мы их слушать не хотим.
Этот превосходный художник тогда был в большой моде и горячее чем когда-нибудь преследовал свою мысль для полного выражения жизни в
портретах писать их
с такою законченностью, чтобы в тщательной отделке совсем скрывать движения кисти и сливать колера красок в неуловимые переходы.
Вот у меня, — говорил он, обращаясь обыкновенно к посетителям, — этот
портрет я
написал в два дня, эту головку в один день, это в несколько часов, это в час
с небольшим.
— Ну, ее бы можно куда-нибудь в другое место отнести, а под носом слишком видное место, — сказал квартальный. — А это чей
портрет? — продолжал он, подходя к
портрету старика. — Уж страшен слишком. Будто он в самом деле был такой страшный? Ахти, да он просто глядит! Эх, какой Громобой!
С кого вы
писали?
— В виде Психеи? C'est charmant! [Это очаровательно! (франц.)] — сказала мать улыбнувшись, причем улыбнулась также и дочь. — Не правда ли, Lise, тебе больше всего идет быть изображенной в виде Психеи? Quelle idee delicieuse! [Какая восхитительная мысль! (франц.)] Но какая работа! Это Корредж. Признаюсь, я читала и слышала о вас, но я не знала, что у вас такой талант. Нет, вы непременно должны
написать также и
с меня
портрет.
В это пребывание свое в Москве Гоголь играл иногда в домино
с Константином и Верой, и она проиграла ему дорожный мешок (sac de voyage). Гоголь взял обещание
с Веры, что она
напишет ему масляными красками мой
портрет, на что Вера согласилась
с тем, чтобы он прислал нам свой, и он обещал.
Дядя
с большим интересом расспрашивал Менделя-отца, но, несмотря на всегдашнюю откровенность
с дядей, Мендель на этот раз отвечал сдержанно. Он говорил только, что рабби Акива человек действительно замечательный, что он
написал несколько трактатов, напечатанных в Австрии, и у него, г-на Менделя, висит на стене гравированный
портрет рабби Акивы… Разве стали бы печатать
портрет заурядного человека?.. А что он говорил о нем, Менделе?.. Ну, что ему говорить особенного о скромном учителе…
И после того
с него
пишут портрет, а ежели некому
портрета написать, берут рукописанье — и тут бывает волхвованье…
—
С вас кто-нибудь
писал портрет, синьорина?
Имена Минина и Пожарского всегда шевелили в душе что-то особенное. Но на них, к сожалению, был оттенок чего-то официального, «казенного», как мы и тогда уже говорили. Наш учитель рисования и чистописания, по прозванию «Трошка»,
написал их
портреты, висевшие в библиотеке. И Минин у него вышел почти на одно лицо
с князем Пожарским.
Когда она приехала пожить в Петербург, и мы
с ней лично познакомились и сошлись, она
написала для"Библиотеки"прелестный рассказ"Старый
портрет — новый оригинал", навеянный посещением Эрмитажа и
портретом работы Рембрандта, моделью которого послужила ему будто бы родная мать, что, кажется, оказалось неверно.
На
портрете его
написали стоя, во фраке,
с орденом на шее, в белом галстуке,
с модным вырезом жилета и
с усмешкой, где можно было и не злоязычному человеку прочесть вопрос...
Она знала и то, что еще год назад, перед тем как начали отниматься ноги у Елены Никифоровны, мать безобразно притиралась, завивала волосы на лбу, пела фистулой, восторгалась оперными итальянцами, накупала их
портретов у Дациаро и
писала им записки; а у заезжего испанского скрипача поцеловала руку, когда тот в Благородном собрании сходил
с эстрады.
Правда, ко мне относился он
с большою холодостью, легко объясняемой, впрочем, тем чрезмерным уважением, какое внушил я ему, но
портрет г-жи начальницы
писал с таким жаром,
с таким усердием, что почтенная дама была искренно тронута.
Он наскоро сунул смутившее его на минуту письмо в карман изящного спального жакета из мягкой восточной материи и в легких восточных туфлях спустился из мастерской вниз к жене, спальня и уборная которой были устроены в тех самых покоях, которые занимал в этом казенном доме Пик и его Пеллегрина. Спальня Гелии приходилась именно в той самой комнате, где Фебуфис
писал портрет с Пеллегрины и скомпрометировал ее, севши слишком далеко от нее на диване.